Вы родились в балетной семье. Расскажите, как все начиналось?
Я родился в Челябинске. Папа у меня народный артист России, сейчас он педагог-репетитор в Михайловском театре. Мама заслуженная артистка России и педагог-репетитор в детском ансамбле “Солнышко Петербурга”.
В детстве как-то видел папино выступление. Мне тогда понравилось, по моему, это был спектакль “Ромео и Джульетта”, я досмотрел до конца. Мне было лет 7. И я пришел в гримёрку со словами “Пап, я хочу делать так же, как ты”. И дальше началась подготовка, меня начали тянуть, я это ненавидел, потому, что было больно. Оказалось, что всё не так просто как мне казалось – я-то думал, что в танце всё просто, а тут вышло, что это не так. И нужно было уже с детства начинать к себе относится, как ко взрослому человеку, работать над собой и своими данными.
Мы поехали в Уфу, в Уфимское хореографическое училище. Туда меня приняли, и я там учился 6 лет в классе Фердауса Валеевны Нафиковой. Она народная артистка Татарстана и ученица Вагановой. У нас была очень строгая дисциплина в классе. Потом я приехал сюда, в Академию Русского балета имени Вагановой, и на втором-третьем курсе попал в класс Бориса Яковлевича Брегвадзе. Моего папу Борис Яковлевич выпускал в 1971, и получилось, что я тоже выпустился у этого великого мастера.
Ну, вот так начался мой путь. Когда был выпуск, мне сильно повезло, я попал в Мариинский театр. Моя мечта исполнилась. Я не верил, пока не подписал заявление о приеме на работу- до последнего момента не верил. Как только подписал – всё, ты уже работаешь в театре, ты стал артистом в великом театре. Моя мечта сбылась. И так, собственно, и начался мой творческий путь.
Моим педагогом в театре стал Игорь Юриевич Петров. К сожалению, его сейчас нет с нами. Но он был тоже педагог от Бога. Много что держалось на нем здесь, в театре, практически весь репертуар. С нами он работал и репетировал сольные вещи. Я очень благодарен, что попал именно к этому педагогу.
А какая атмосфера была в Академии в эти ваши 2 года там?
Ну, чуть по-другому всё было, потому что появилась цель попасть в Мариинский театр. Я очень отставал от своих сокурсников. Они все-таки “Вагановские” были, техничные, подготовленные. Мне не хватало «физики». Мне нужно было подтянуться, я сам занимался индивидуально. Приходил в зал, прыгал. Но, видимо, догнал, к концу обучения, ребят. Когда ты ходишь по коридорам, по которым ходили великие танцовщики – Нуреев, Барышников, Нижинский, – великие хореографы – Петипа, – то, конечно, хочется вдвойне учиться и добиваться таких же результатов.
Чем Брегвадзе отличался от других педагогов?
Он был для нас не просто педагогом, он еще был жизненным наставником. Когда мы уже выпустились и уже работали в театре, он мог позвонить, пригласить к себе в гости, покормить нас, побеседовать, показать записи, поругать (улыбается). Очень всё было душевно. Он был и папой вторым, даже дедушкой, который мог что-то подсказать; можно было ему позвонить и спросить, как действовать в такой-то ситуации. Кроме академического образования, которое происходило в классе, он еще нашей жизнью интересовался, чем мы живем, как учимся. Любил пошутить в классе. Мне очень повезло, что я попал к нему. И если бы не он, то я наверно не попал бы в театр. Потому что он великий педагог.
А Игорь Петров?
Ну, здесь другая работа: над ролями, над партиями, уже над такой техникой, которая нужна на сцене. С ним ты уже работаешь как артист с педагогом, который готовит тебя непосредственно к сцене. Было очень интересно работать с Игорем Юрьевичом, у него была, как говорят все, кто его знают, большая энергетика. Мы помним все его фразы, и вообще он делился своими секретами как танцовщик уже непосредственно на сцене.
Как получилось, что вас приняли в Мариинский театр?
Я танцевал Шута в Лебедином на выпуске. Педагоги, которые подходили после спектакли, которых я еще не знал, сказали, что я принят в труппу. Но у нас не было официального просмотра. Поэтому я не знал, может быть, я им не понравился. Но я не думал ни о каком другом театре, честно. Ни о каком театре я не мечтал так, как о Мариинском.
У вас сейчас есть педагог, с которым вы работаете?
Сейчас у каждого педагога есть свой спектакль и, например ты работаешь над этой партией с тем, к кому она прикреплено. Конкретно сейчас нет педагога, с которым я работаю.
Какая была атмосфера и нагрузка в первый год в театре?
Сейчас нельзя сравнить с той нагрузкой, которая раньше была, сейчас нагрузка вдвое, а то и втрое больше. Потому, что стало две новых площадки – концертный зал и Мариинский-2. Когда я выпускался, был только один театр – историческая сцена, и, конечно, не было такого количества спектаклей, как сейчас. Поэтому было много свободного времени. Сейчас такого нет. Хорошо, когда есть работа и плохо, когда ее нет. Поэтому, наверное, это хорошо.
Вы уже 21 год на сцене, есть какие-то яркие вспоминания или спектакли, которые вы выделяете?
Их очень много. Если спектакль, то это «Барышня и Хулиган». Роль Хулигана много для меня значит. Я работал над ней с Игорем Юрьевичом. Но практически все роли для меня важны.
Вы предпочитаете роли, в которых есть конкретная личность и характер, или абстрактный танец?
Я по сути своей понимаю, что я не голубой классик, я – не принц. Хотя был у меня опыт, я ездил в Канаду и танцевал Принца в Лебедином озеро. Я понимаю, что у меня есть свое амплуа, которое мне нравится, более интересно. Петрушка Стравинского очень интересен, его надо прожить, и тогда будет смысл. Там же нет технически сложных вещей, а интересно, наоборот эмоционально себя ставить в такие условия, чтобы разговаривать со зрителем. Мне интереснее такие роли танцевать, чем классические. Хотя, естественно, я классику очень люблю, но у меня фактура и мой образ вот такой.
С чего начался ваш интерес к современному танцу?
Я активно начал интересоваться стилями контемпорари, когда началась пандемия, когда нас закрыли. Думаю, чего сижу дома, никуда нельзя, почему я ничего не делаю. Открыл интернет, и думаю: надо что-то новое осваивать, хочу чему-нибудь научиться, почему бы не позаниматься какими-нибудь онлайн контемпорари классами. Есть такая труппа Вертиго, из Израиля, и они давали онлайн класс. Я по 4-5 часов на кухне занимался один дома. Мне нравилось, мне нравится развиваться, мне казалось, если я буду делать обычный балетный класс, то это как-то привычно. А чтобы чему-то новому научиться, чтобы появились какие-то новые связи в теле, нужно заниматься контемпорари. Думаю, дай-ка попробую. Мне понравилось, и на данный момент не представляю жизнь без направления контемпорари. Мне бесконечно интересно, что происходит с моим телом и моим мышлением, моим мозгом, какие связи находятся – и не находятся, какие паттерны. Все очень интересно.
Ты занимался как танцор, но ты ведь также осваиваешь и свой язык.
Ну, это если у меня получится!
Почему может не получится?
Это мы увидим потом, всё очень сложно – сочинять хореографию, или музыку.
“Театральный урок” – новая образовательная программа в Мариинском театре, и в рамках этой программы показывают и твою хореографию.
Да. Юра Смекалов попросил меня это сделать. Я ему сказал, “да, но если возникнут вопросы, ты поможешь?” Я никогда не делал этого раньше, и тем более на сцене Мариинского театра, это очень ответственно. У него больше опыта как у хореографа и режиссера. Он меня направлял, ставил перед мной задачи, и очень мне помог. Было очень сложно, у меня было около четырех дней. Юра сказал: «Если не сделаешь, ты меня подведешь». Я не хотел его подводить, он мой хороший друг и товарищ.
И номер состоялся, есть моменты импровизации, но номер поставлен, и я его сделал специально для себя. Вообще очень люблю импровизацию.
Откуда ты берешь идеи новых движений или сочетаний?
Да вот, мне самому интересно! Я раньше не задумывался об этом. Откуда все это берется. Бывает – от музыки. Интересно, что мной ведёт. Либо от меня, либо из того, что у меня между ушей – из мозга. Либо мозг, либо я сам.
Или что-нибудь выше?
Не знаю, я раньше не задумывался об этом. Может быть, можно это узнать, или нельзя – не знаю.
Современное искусство должно заставлять людей думать, направлять их. Мне так кажется. Если ты сочиняешь – пишешь картину, или музыку, это должно волновать людей. Искусство должно заставлять задуматься.
Как ты сейчас занимаешься?
Если есть время, я хожу на контемпорари классы, стараюсь их посещать, но бывает, что долго не удается из-за большой нагрузки в театре. Спектаклей много, а иногда они и на выходной день могут прийтись, потому, что времени нет другого. И выходной день – совсем не выходной, получается.
Но я еще ездил в Израиль в Батшеву к Охаду Нахарину летом 2023, чтоб участвовать в мастер- классе по «Га-га».
Как тебе кажется, то, что ты из балета, не дает тебе больше опыта, чем у людей, которые занимаются модерном?
Нет. Потому, что я все-таки балетный. Я классический танцовщик все-таки. И у нас много паттернов и надо от них исходить. Они то и дело вылезают. Вот этот наш апломб, “деревянность” некая. В современных направлениях нужно уметь расслаблять тело. Есть определенный навык владения телом, и ты приходишь на эти классы, чтоб ему обучиться – ведь надо все время учиться.
Некоторые привычки помогают, можно сделать более выворотно, сделать по-своему. Но да, балетные законы работают, например на полупальцы мы поднимаемся и подтягиваемся на бедрах, вверх всем телом. В современном стиле надо заземлиться, центр тяжести у тебя должен быть в тазу, в центре тела. Немного другие законы. В этом и есть сложность и интерес. Что можно сделать со своим телом и как можно его изменить, что можно нового в себе найти.
В будущем какие цели в контемпорари?
Вообще хочется танцевать. Я ведь этим делом занимаюсь не ради того, чтоб ставить, хочу сам танцевать, разговаривать со сценой, со зрителями, работать с хореографами, если они меня заметят и что-то во мне найдут, и если я им буду нужен. Но если у меня получится что-то делать самому, и это будет действительно интересно, то с удовольствием.
Верите в Бога?
Верю в Бога. Если говорить о Боге в человеке. Возьмем Моцарта: он начал играть в 3 года. Никто его не учил. Вот есть такие люди. Они гении, и мы на них смотрим и думаем: как же так у него получается. Бог его помазал, Бог указал, значит Он есть. Или, например, Леонардо да Винчи – как у него получилось написать картину. Ну, наверно через него кто-нибудь говорил – поэтому мы не можем отрицать, что это существует. Я верю в то, что с нами происходит что-то, чего мы не можем объяснить.
Суеверия?
Артисты балета люди суеверные. Мы часто очень мнительны, очень суеверны и считаем, например, что какие-то сверхъестественные силы могут нам помочь, или уже помогли. Но, думаю творческим людям это свойственно, да и не только творческим. Точно знаю, что любые артисты, – и драматические тоже – суеверны.
У тебя есть ритуалы перед выходом на сцену?
Я никогда перед спектаклем не хожу через сцену. Всегда прохожу за сценой. Не иду в раздевалку прямо через сцену, потому, что действие еще не началось. Спектакль начнется, когда я выйду на сцену в костюме, в образе. Если до спектакля я уже прошелся по сцене, то моя подготовка – и ментально, и физически, – улетучивается.
За кулисами тоже есть красная линия – для монтировщиков, но пока спектакль еще не начался, я за ней и я Гриша Попов. Когда я захожу, я уже в образе того персонажа, который играет в спектакле. Мне кажется, это правильная установка, она помогает. Плюс это уважение к сцене. Я никогда не пересекаю эту черту до спектакля. Потом, во время антракта можно пересечь. До спектакля, чтобы разогреться на сцене – да, но это я уже в костюме. У многих есть свои фишки. Виктория Терешкина вот – ей надо полежать на сцене звездочкой. Есть разные. Артисты и актеры очень суеверные люди, и я считаю, это нормально абсолютно.
Когда есть травма или насторение не то, но надо танцевать, откуда берутся сил?
Ну, я же люблю свою работу. Но многие через боль танцуют, это нормально. Надо иногда боротся. Переборешь – выйдешь и сделаешь.
Какой совет ты бы дал выпускникам?
Идти за своей мечтой, и не сдаваться. И быть человеком, не меняться в худшую сторону, потому, что театр, бывает, очень меняет людей. Главное – оставаться человеком. Светлые люди очень заметны на сцене сразу. Поэтому лучше быть светлым.
Есть мечта о будущем?
Подольше оставаться на сцене, все-таки. Я же понимаю, что я уже давно в театре и у меня все меньше и меньше времени остаётся на то, чтоб танцевать те роли, которые я здесь испольняю. Я имею в виду – можно выйти и в другие стили и не только в Мариинском театре танцевать.
Желания преподавать нет?
Возможно, но я пока не готов к этому, я еще сам учусь.
Фотографии благодаря Пресс Служьбы Мариинского Театра, фотографы В. Барановский и Н. Разина. Фото с портфелем – Александрь Нефф.