Несмотря на 11 лет в Мариинском, Наиль Еникеев только сейчас наконец-то получил признание: Весной этого года танцовщик наконец-то стал вторым солистом и продолжает исполнять сольные характерные партии в многочисленных классических балетах. VaganovaToday обсудила с ним его творческий путь и недавние перемены в театре.
____
Вы сами из Уфы и учились у Мансура Еникеева в Академии имени Вагановой. Вы – родственники?
Мы однофамильцы, но не родственники. Все так думали в Академии, что я его племянник или внук, или сын. Но просто я попал в его класс, приехав в Петербург.
Вы начинали танцевать в Уфе? Да, в детстве очень любил танцевать под музыку, просто двигаться. И еще, будучи 3-х летним ребенком, на семейных праздниках я танцевал, заставляя танцевать бабушек и дедушек, и в детском саду воспитатели посоветовали в первом классе школы отдать меня на танцы. Родители отвели меня в кружок детских танцев в Центр Детского Творчества, и там я начал свой путь. Танцевал народные танцы, с 7 до 11 лет. Мы стояли у палки, делали шпагаты, все это учили. Но интерес был именно танцевать – с балетом я близко знаком не был. Никто из родственников никакого отношения к творчеству или искусству не имеет, они обычно рабочие люди.
Но тем не менее они следят за моей жизнью и очень вовлечены в нее, за мою творческую жизнь, я имею в виду. После
Кружка я поступил в Башкирское Хореографическое училище Имени Рудольфа Нуреева. Теперь это называется Колледж. Руководил этим в тот момент Алик Салихович Бикчурин, он и основатель этого училища, и он меня принимал, под его руководством я получил азы и основу. Хороший педагогический состав был, все педагоги учились и закончили Вагановское Училище, они передавали свои знания.
Как из кружка предлагали следовать профессиональный пути в мире балета?
Это была интересная история. Мой друг, который вместе со мной туда ходил на кружок на танцы, в какой-то день сказал, что у нас в городе есть такое место, где профессиональное образование можно получить в этом направлении. «Давай вместе поступим», и ясогласился. Он был на год младше меня. А я уже на год опоздал, я не смог поступить по возрасту в первый класс, меня сразу взяли во второй класс обучения, с 11 лет. И там учился до выпускного. Мы активно участвовали в фестивале Имени Рудольфа Нуреева –на протяжении всего обучения– который проводился в Башкирском Театре Оперы и Балета, мы ездили на гастроли в Великобританию, в Германию, почти больше месяца по разным городам, танцевали «Лебединое Озеро». Это в течение последних 3х лет обучения. Очень много практики было танцевальной.
Кто был вашим педагогом там?
В Уфе был педагог Вячеслав Игоревич Журавлев. И я бы хотел упомянуть педагога по характерному танцу, Айгуль Рауфовну Насырову которая очень много дала в плане интереса к профессии. Довелось работать с Леонорой Сафыевной Куватовой, она была руководителем училища, мы с ней репетировали выпускные и готовили поездковые спектакли. И как художественный руководитель тоже много привнесла. Потом получилось, что Мансур Шемильевич Еникеев, педагог в Академии Вагановой, у него одноклассница преподавала у нас в училище. И она нам очень рекомендовала поехать в Петербург, поступать в Вагановскую Академию и продолжать обучение, чтобы путь расширялся, и чтобы возможностей становилось больше. И я там закончил свое образование, я получил бакалавриат.
Сразу после выпуска я поехал со своим одноклассником, и с тем парнем, который пригласил меня в училище, его зовут Ильнур Зиянгиров, он на год младше, он сейчас работает в Новосибирске. Мы втроем пошли на просмотр в Академию. И поступили все втроем. На тот момент руководителем еще была Алтынай Асылмуратова. Один год я учился под ее руководством, и потом руководство сменилось, и я выпускался при Николае Максимовиче Цискаридзе. А Алтынай и комиссия нас распределили, и мы попали в класс к Мансуру Шемильевичу. С ним мы очень много работали над руками и над самостоятельностью. Он проводил иногда такие уроки, что мы должны были сами дать класс по очереди, чтобы наши мозги тоже работали.
Известный педагог Геннадий Селюцкий так же делал.
Да, видимо, они похожи в этом плане. И это интересно, потому что когда ты начинаешь думать, как в музыкальную фразу вложить конкретный экзерсис и движение, наверное, в работе это потом помогало тоже чувствовать. Мы много техники делали, как он сам не раз озвучил, те 2 последних года обучения в Академии, для мужчин это уже не обучение, а повышение квалификации своих способностей. Я действительно пришел туда, не обладая какой-то техникой, и смог достаточно интересные вещи для себя найти.
Был определенный фокус уже на характерный или классику?
Нет, в Академии нет фокуса на какой-то предмет, мы изучаем все, широкий спектр предметов, и мы должны освоить их все в обязательном порядке: и дуэтное, и актерское мастерство, и наследие, характерный танец и самый главный предмет – классика. Хотя когда я выпускался в Уфе, мой педагог по характерному танцу, Аигул Рауфовна, сказала: «Было бы здорово, если бы ты работал в Мариинском театре и танцевал там сольные характерные партии.» Она как будто видела, что, возможно, произойдет. Придя в театр в 2014-ом году, я очень хотел и классику попробовать, но, наверное, руководство не видело меня в этом, и я с первого года начал работать с Дмитрием Вольдемаровичем Корнеевым. На первой же репетиции он сказал: «Я – Дмитрий Вольдемарович, но можно звать меня Дядя Дима.» Это было так приятно и сразу сближает с педагогом.
Уже с ним 11 лет работаю. Стал солистом с апреля 2025-ого года.
Мой первый сольный выход на сцену был Краковяк в “Бахчисарайском Фонтане» и потом Фанданго. Это те танцы которые смогу и ночью проснувшись станцевать, потому что с дядей Димой все проработали до мелочей и эти роли сидят в теле.
Вам понравились больше характерные?
На самом деле, я понимаю, что в характерных танцах я себя гораздо лучше ощущаю, там могу раскрыться максимально, так как чувствую, в этом и отличие характерных танцев: здесь можешь быть индивидуальностью, не такие строгие рамки, как в классике. Здесь можешь быть разным даже в одном и том же спектакле (постановке) можешь быть другим.
Понятно, что в классике много драматических акцентов, но характерный это все-таки ярче, и можно показать ярче. И, наверное, зрителям понятнее характерные танцы, потому, что они ближе к народу.
Первый сезон в театре было сложно адаптироваться. Нас было немного в нашем выпуске, приняли в театр Раманбека, меня, и Виталия Амелишко из парней, 3 всего из нашего класса. Нам было сложно, приходилось участвовать везде, учить много в первый год, и я поступил параллельно в магистратуру. Но понял что не получается совмещать учебу на магистратуре и работу в театре, и забрал документы.
Вам повысили в апреле 2025-ом году. Это изменило, как люди относятся к вам, или ваши роли?
Роли остались практически те же. Что исполнял, будучи артистом, у меня новые появились, Гармодия в спектакле в этом году. И буквально перед повышением я успел ввестись в Эспаду в Дон Кихоте. Отношения не могу судить, потому что не могу сказать, как относятся ко мне люди, не заглядывая к ним в голову. Но ничего такого не замечаю, я сам остался прежним, и никак не изменился. Бывает что после повышения люди задирают нос, но я стараюсь этого не делать, я со всеми так же общаюсь, как раньше, я не изменил свой круг общения из-за того, что стал солистом. В плане работы у меня теперь нет кордебалетных выходов, я выхожу в афишных партиях.
Так легче?
Казалось бы, да, но интересно то, что, будучи в кордебалете, ты всегда держался в тонусе, потому что я так же выходил в афишных партиях, если сравнить. То мог выйти в вальсе и во втором акте в сольных характерных партиях. А теперь только сольные характерные, и иногда даже кордебалета не хватает, но это, наверное, такое «остаточное явление». Потому что мне любые танцы нравились, мне нравится выходить на сцену.
Есть ли конкуренция за роли, вообще говоря?
Мне кажется, любой артист это ощущает. У нас был разговор с коллегом, и он мне говорил, что не ощущает конкуренции. Я имел в виду здоровую конкуренцию, когда ты должен стремиться становиться лучше себя и окружающих.
Он это не ощущает, как он мне сказал. Мне кажется, что она есть в театре. И каждый стремится танцевать лучше в любом случае, без этого прогресса не было бы. И тогда Мариинский театр не был бы таким знаменитым, если бы каждый артист не старался сделать себя лучше и интереснее для зрителей. Конкретно касательно партий и выходов в блоках спектаклей, это же не зависит от нас, а от руководства, которое составляет составы. Мы влиять на это не можем.
Бывают какие-то моменты, когда артист перегружен, и руководство видит это и говорит: «Ну, дадим пока другому», например, потому что у этого и так много работы, но это не конкуренция, просто рабочие моменты.
Когда мы выпускались, принимали 3 мальчика. В этом году 18 новых всего придут.
Самая сложная часть вашей работы?
По приходу в театр мне было сложно после урока в 12 часов (который начинается в 11) пойти сразу в зал и репетировать. Хотелось выпить воды, отдохнуть, принять душ. А здесь сразу в зал. Поначалу это большую сложность вызывало, потом я к этому привык, как-то регулирую нагрузку.
И люди меньше прыгают на урок из-за этого?
Да, но вообще, большая ответственность для тех, кто первый год работает это – показать, что ты хочешь работать, и необходимо делать урок до конца. Помню, идем мокрые по коридору, и стоит инспектор кордебалета указывая на зал рукой, где уже начинается репетиция. Это был первый день работы.
Сейчас, конечно, такого нет. Можно, увидев расписание, самому распределить свою нагрузку, понимать, где можно выдохнуть, и если мало нагрузки, можно на уроке добавить нагрузку.
Самая лучшая часть вашей работы?
Можно много чего перечислить. И дебют после долгой подготовки к партии, и момент, когда ты на сцене, и момент, когда ты уже на поклонах. Мне очень нравится момент, когда ты пришел в гримёрку после роли, положил цветы, которые подарил зритель, снял костюм и можешь выдохнуть пару минут на диване, расслабишься, и от этого большое удовольствие, что много энергии отдал на сцену, но при этом получил взамен. Такое ощущение, можно сказать, звонкая пустота. Чувствуется всегда, когда зритель отдает теплый прием.
Есть любимая роль?
Мне нравятся все роли. Отметить отдельно – можно судить, когда не дали тебе в блоке спектаклей, и возникает мысль: «Эх, я бы станцевал это!» Это показатель, что ты и эту роль любишь, и не только ту, которую сегодня танцуешь.
Безусловно, нравится выходить во всем, что у меня есть. Благодарен судьбе, у меня столько всего и разного, они все отличаются друг от друга. Можно танцевать и обогатить предыдущую роль и найти что-то интересное. Еще с возрастом легче – опыт помогает. С опытом знаешь, где и в какой момент можешь себе дать отдохнуть и где усилить. И как выгоднее будет смотреться для зрителей. Но мой педагог Корнеев говорит, что ни один мой спектакль не похож на другой, всегда будет по-разному. И я с ним согласен в этом плане. Не бывает одинакового исполнения абсолютно. Не получится так. В этом изюминка, что каждый спектакль нужно приходить и находить что-то новое.
Верите в судьбу?
Что-то, наверное, нас ведет, пусть будет судьба, провидение, не знаю. Наверное, я больше верю, да. Как сказать чтобы не звучало пафосно или громко – наверное, все должно было совпасть, чтоб так произошло в моем случае. Все еще зависит от удачи артистов. Как повезет. У меня был разговор с Сашей Сергеевым, буквально в моих первых днях в театре, и он сказал: «У каждого артиста свой путь, абсолютно, даже у тех, которые занимают одну нишу, у всех будет свой путь». Это как ветки в дереве, у каждого своя дорожка, И наверное мне нужно было поработать в кордебалете все эти годы, чтобы стать солистом. Значит, так должно было быть. Пусть будет так. Я благодарен, что это произошло. Руководство мне дает танцевать, и я чувствую себя нужным театру, и это хорошо.
Думаете, что амплуа есть?
Мне кажется, что оно есть, должно быть, и хорошо, когда оно есть. Конечно, есть многогранные артисты или прима-балерина, которая может танцевать абсолютно все. Но когда касается характерных партий, есть восточный танец и страстный испанский танец, это разные амплуа, и не всем дано и то и другое танцевать. Сейчас понятие амплуа незаметно – все танцуют всё, в этом и уникальность нашего театра.
Вы разделяете испанский и восточный, но обычный зритель, особенно западный, объединяет их.
Я просто привел пример в своей нише. Например, я не танцевал Нурали, во-первых, это технически сложная партия. Мне бы хотелось это танцевать, но это, наверное, не мое. Мы можем репетировать новую роль, и педагог сообщает руководству, чтоб они пришли посмотреть. Потом решают. Это было у меня неоднократно. Бывает, что говорят, что нужно доработать и дают замечания. Мы, например, готовили Визиря из «Легенды о любви». Мы это сделали в конце сезона, и глава балета не смог прийти. И мы записали видео и послали ему. И он смотрел и сказал, что понравилось, но все-таки хотел посмотреть еще раз вживую. И у нас был повторный просмотр. И между двойником «Шурале» мы показали ему, и он дал мне эту роль.
Были курьезные случаи на сцене?
Из последнего: я наступил на юбку Жени Савкиной, она была Мерседес, и у нее порвалась вдоль юбки, был кусок ткани, который, пока она танцевала, вился за ней хвостиком. Это был достаточно длинный кусок, и я наступил, и так получилось. Слава Богу, все случилось без травмы и все хорошо закончилось.
В партии Ганса я танцевал с Катей Осмолькиной и Максимом Зюзиным. И в сцене «любовь-морковь», когда Ганс говорит: «Я тебя люблю», я должен снять себе шапку. И все жесты с шапкой в руке. Но в момент снятия, большим пальцем зацепляю, шапка падает у меня назад, и я пытаюсь поймать за спиной. И со слов Зюзина: «Мы поворачиваемся, а ты жонглируешь шапкой сзади». В итоге я так и не поймал, и она упала. Это смешной случай. В конце сезоне мы всей труппой собираем смешные видео с курьезами, делаем 1 клип и вместе смеемся над собой.
Есть суеверия или процесс до выхода на сцену?
Да, есть. Посидеть на сцене на коленях или обычно сесть, и выдохнуть и настроиться на спектакль. И еще помыть руки перед сценой.
В свободное время чем занимаетесь?
Любим гулять с женой, читаю книги художественной литературы, готовим друг для друга, когда она на работе и я, когда она на работе.
И в этом году подам документы на магистратуру, не знаю, примут ли меня. Но сейчас можно посвятить себя учебе, так как больше времени есть.
Ты бы преподавал характерный?
Да, мне интересно то, что сам танцевал, чем владел, то, что мог передать. Но мне интереснее было бы работать со взрослыми артистами, потому что не представляю, как работать с детьми, думаю, нужно быть хорошим психологом и найти подход к детям. И для меня это, наверное, сложно, хотя я не попробовал. Для взрослых своими словами гораздо проще все донести и объяснить, мне кажется.
Роль, который Вы бы хотели?
Хозе в «Кармен-сюите», Абдерахман в «Раймонде», и Северьян в «Каменном цветке». И Ротбарт в «Лебедином озере» – это, конечно, такая мечта. И Коппелиус в «Коппелии». В театре много интересного, что хотелось бы танцевать.
Вы кушаете?
Когда много работы, я ем в театре – жена готовит мне и я ей, потому что мы не совпадаем в графике. Любим много времени проводить в кухне вместе или приготовить вместе. Это тоже наше хобби.
Вы видели 2 команды руководства в Академии (Асылмуратова и Цискаридзе) и 2 в театре (Фатеев и теперь Фадеев). Есть разница между тем, как люди сейчас танцуют и как было 11 лет назад?
Когда я пришел в Академию, педагоги и руководство говорили замечания и проговаривали, и педагоги были очень авторитетные, и любое замечание должно было восприниматься с первого раза. Я так видел в моем классе. Была дисциплина такая. И разницу я не видел, когда был в Академии, потому что выпускался при тех же педагогах. А через некоторое время в театре я обратил внимание, что на детей приходится педагогам кричать. Потому что дети уже не воспринимали когда им просто говорили. Мы пришли и учили порядок в балетах и репертуар. Теперь молодые артисты приходят неподготовленные, были специальные репетиции для того, чтобы они выучили тот или иной танец.
Несмотря на технологии, балет выживет в будущем?
На сегодняшний день, думаю, что с этими тенденциями все будет в порядке в балете, потому что интерес есть, и молодежь приходит и танцует, и зрители в зал приходят, и наша профессия становится только популярнее. Так кажется. Если раньше это было элитарное искусство, то теперь это искусство, которое уходит в массы, и людям интересно.
Раньше не каждый мог сходить, но сейчас столько программ, что зритель может спокойно попасть на спектакль. Тем более с таким количеством спектаклей, который дает Мариинский театр.
Совет для молодого поколения?
Верить в себя и в свои силы, пробовать и не бояться. И работать над собой. Забавный момент –и моя мама, наверное, обидится– но она, когда меня отправляла в Питер, думала, что «его не примут, и он вернется». Оказалось, что я поступил и отучился, и меня еще взяли в Мариинский театр. Но она гордится. Они приезжают и на спектакли попадают, Слава Богу.
У вас есть мечта?
Мечты обязательно должны быть. Конечно, хочется семейного счастья. Реализоваться как человек, как индивид, и хочется быть примером.
Все фотографии (с) Мариинского театра. Сверху; Еникеев в “Дон Кихоте” Александра Неффа (2025), Наташи Разиной (2024); в “Ромео и Джульетта” (Роль Тибалда) фото Наташи Разиной (2023); в “Легенда о любви” Наташи Разиной (2024).